Вот из этой машинки мы и звезданули по густой толпе чингачгуков, когда те опомнились и решились таки атаковать. А когда её магазин опустел, и второй номер расчёта наполнял его новыми свинцовыми пилюлями, дали залп кулевринщики. И снова стрелял «пулемёт», и снова грохотали наши хлопушки, а вместе с ними не забывали о своих обязанностях и эдемские лучники Фамея. А ещё стояла стеной уже выстроившаяся в подобие фаланги, прикрывшаяся щитами и ощетинившаяся копьями тяжёлая линейная пехота колонистов, фланги которой прикрывали дружественные им гойкомитичи. Но до рукопашки дело так и не дошло — положив лучших бойцов под пулями, картечью и стрелами и израсходовав свой драгоценный и трудновозобновимый запас героев, дикари растеряли весь свой кураж, и на схватку с эдемскими копейщиками их уже не хватило. Ещё один залп кулеврин и ещё один магазин «пулемёта» сломили их окончательно, и заметно поредевшая толпа, оставив на поле боя где-то с четверть своего состава — ага, в виде «двухсотых» и «трёхсотых», задала стрекача. Лучники ещё дали по ним залп для порядка, но ясно было уже и так, что в селение дикарей войско теперь войдёт беспрепятственно. Ну, разве только пара-тройка мелких уличных стычек…
Так оно примерно и вышло. Лишь в паре мест пришлось давить сопротивление правильному строю эдемских копейщиков, а в основном с зачисткой вполне справлялись и наши красножопые союзники. Только у самой пирамидальной насыпи настропалённые Чанами дикари вновь попытались дать нам сражение, но мы с Васькиным и Велтуром выбили из арбалетов самых зачинщиков, а лучники — наиболее зомбированных из массовки.
— Ты не даёшь мне отличиться! — возмутился шурин, — Я помню, что я тебе обещал, но так же тоже нельзя! За всю эту войну я так ни разу даже и не обнажил меча!
— Как и я сам, между прочим, — заметил я ему в ответ.
— Но ты успел уже намахаться мечом и раньше, а я — нет! — возразил парень, — Что обо мне подумают наши солдаты?
— А главное — одна очень симпатичная эдемочка? Скажи нам, сколькими лично убитыми дикарями ты намерен перед ней похвастаться, и мы всё подтвердим. И даже поможем тебе придумать подробности поправдоподобнее.
— Тебе всё шутки, Максим, а я не могу понять, зачем ты тогда вообще дарил мне меч и зачем меня учили с ним обращаться. Я понимаю, что есть кому и без меня — ты ведь это мне хочешь сказать? Но должен же я хоть что-то сделать и сам!
— Ты уже пристрелил троих из арбалета. Тебе мало этого? Утебя есть ещё две «перечницы». Стреляя из них, ты будешь метать громы и молнии — именно так это воспринимают эти размалёванные, да и большинство неразмалёванных тоже. Порази пару-тройку молниями, а если мало — я тебе и свои «перечницы» дам, и ты будешь круче Геракла, за которым такого подвига уж точно не водилось. А мечом голопузого бедолагу проткнуть — любой солдат может запросто.
— Так в том-то и дело, что мы должны уметь и всё то, что умеют наши солдаты! Ты же сам это говорил не раз! И вы все уже это делали не по одному разу, а я — нет!
— Ладно, хрен с тобой, поработай и мясником, раз приспичило. Но смотри мне, не вздумай там сам героически пасть! Убьют — на глаза не показывайся!
Дав Велтуру отбежать — ага, с уже обнажённым мечом — десяток шагов, я указал ему вслед Тарху:
— Присмотри за ним. И ты, Бенат, тоже. Всех наших рубак берите — он ведь в самую гущу сейчас полезет. Можете дать ему получить лёгкую рану, чтоб ощутил себя настоящим героем, но чтоб ничего серьёзного с ним не случилось! Только не на такой дурацкой войне, которая нам абсолютно не была нужна…
Нет, с этих дикарей, млять — хоть стой, хоть падай! У них в натуре мозги набекрень, и как они ухитряются не вымереть на хрен с такой логикой мышления — это ихних богов, да духов ихних предков спрашивать надо. Причём, что самое-то интересное, простой гойкомитич-охотник, если вынести, скажем так, за скобки его племенные суеверия, в нормальных бытовых вопросах вполне адекватен. Ну, если вина эдемского не перебрал, что за ними, увы, водится. Вожди ихние со старейшинами, реально жизнью своих поселений управляющие, охоты и войны организующие, да переговоры с такими же коллегами-соседями ведущие, дабы поменьше тех войн случалось — короче, реально рулящие и реально хоть как-то отвечающие перед соплеменниками за результаты своего руления — тоже в принципе вполне вменяемы. Над ними, конечно, в гораздо большей степени довлеют традиции, которые они призваны сохранять и всячески оберегать, да и фактора обезьяньего меряния хренами… тьфу, авторитетом — тоже никто не отменял, но если эти специфические моменты учитывать и острые углы обходить, то и с ними дело иметь и вопросы решать можно. Но жрецы с шаманами, то бишь сношающие всем мозги и ни за хрен при этом ни перед кем не отвечающие хранители священной местечковой идеологии — нет, это в натуре что-то с чем-то! Идиологи, млять — от слова «идиот»!
Я ведь чего на говно исхожу? Даже по нашим примерным подсчётам — а нам ведь было как-то не до досконального изучения вопроса, и видели мы далеко не всё — выходило, что воевавшие за Чанов чингачгути потеряли ну никак не меньше полутора сотен убитыми и окочурившимися от ран, да и пленниками — Фамей, будучи истинным финикийцем, воспользовался плодами победы по полной программе и наложил на побеждённых контрибуцию людьми — эдемцы уводили в рабство тоже ну никак не меньше сотни здоровых мужиков, да сотни две с лишним, если не все три, баб с подростками. Не распределись эти потери более-менее равномерно между всеми тремя пошедшими на поводу у Чанов племенами, а придись на какое-нибудь одно из них целиком — племя было бы практически загеноцижено. Ну сколько там народу в тех охотничьих племенах? А Чанам — хоть бы хрен! Ладно, допустим, нет им особого дела до дикарей — за них же воевавших, между прочим — так ведь и их же собственное селение, на нашем пути оказавшееся, подверглось полному разгрому и опустошению. Халупы разграблены и сожжены, одна только насыпь храмовая и осталась, люди перебиты или в плен захвачены — ага, с перспективой неизбежного рабства, а Чаны — млять, уроды! Думаете, они о тех людях переговоры повели, когда образумились наконец? Хрен там!